Лесная тема в Иркутской области традиционно обросла множеством мифов и баек, и подавляющее большинство тех, кто на эту тему рассуждает, несут полную и безграмотную чушь.
Для начала, Россия, имеющая самые протяженные лесные просторы (более чем в два раза больше площадью, чем США – второе место в мире), по объемам лесозаготовок всего на пятом месте. Первое место в мире по объемам лесных рубок занимают США (традиционно, весь ХХ век). На сегодня США рубят примерно 400 млн. кубометров в год. Второе-третье место в мире делят Индия и Китай (по 350 млн. кубов). Лишь четвертое место в мире по объемам рубок занимает Россия (порядка 200 млн. кубометров в год), следом идет Канада и Бразилия (около 150 млн. куб. м), Индонезия (около 120-130 млн. куб. м), Финляндия (50-60 млн. куб. м), Германия и Франция (более 50 млн. кубометров в год каждая).
Таким образом, версия о «катастрофических вырубках лесов в России» не имеет под собой ни малейших оснований. Россия (и Иркутская область в частности) рубят заметно меньше стран, обладающих куда мЕньшими лесными запасами. Причин столь слабого использования собственных ресурсов много, но две, видимо, надо выделить как важнейшие. Первое – это слабое развитие инфраструктуры (лес мало срубить, его еще надо вывезти, а если нет дорог, его и вывезти невозможно). Вторая – малые объемы потребления лесопродукции (для сравнения: в Финляндии даже в многоэтажном домостроении около четверти домов строятся из древесных материалов – в России, и в Иркутской области в частности, древесные материалы в многоэтажном домостроении практически не используются).
Не находит подтверждения также и версия о растущих масштабах лесного экспорта (в том числе и в Китай). Более того: экспорт леса вообще сокращается, а экспорт круглого леса (в Китай в первую очередь) в последние годы сокращается очень значительно. В 2014-2018-м годах экспорт кругляка сократился примерно на 25 процентов (в 2016-2017-м году это сокращение составило около 1 млн. кубометров). Правда, экспорт лесоматериалов высокой степени переработки (фанеры, МДФ-плит, целлюлозы и т.д.) растет медленно, но это уже другой вопрос, который касается общей ситуации в экономике России.
Весьма важной темой является проблема лесных пожаров. Мы не можем сравнить в цифрах, как горели леса в СССР (горели очень сильно, но вся информация об этом была «закрытой» и не подлежала публикации – таковы были требования Главлита). Но те, кто жил в Иркутске в 80-е годы, легко вспомнят, как каждое лето город окутывался дымами, то больше, то меньше – леса горели всегда.
В последние 20 лет самым «пожарным» был 2014 год (горело около 800 тысяч гектаров). В последующие годы масштабы пожаров несколько снизились (в 2017-2018-м горело около 550-600 тысяч гектаров). Трудно сказать, есть ли тут заслуга властей и пожарных служб (так же как и то, есть ли вина властей и пожарных служб в возникновении пожаров вообще). В любом случае, обвинения в адрес губернаторов (Ерощенко в 2015-м и Левченко в 2018-2019-м) в лесных пожарах не более основательны, чем обвинить в них Гарри Поттера или нечистую силу.
Скорее, имеет значение сложившаяся система лесопользования и правовое обеспечение лесопользования в России (и Иркутской области в частности).
Версия о «поджогах лесов» как существенной причине лесных пожаров оснований не имеет. Она не имеет и смысла: ведь горелый лес (пострадавший от пожара) ни по каким стандартам уже не годится в качестве деловой древесины, и годен только на дрова. Но Иркутская область не занимается экспортом дров в Китай: там очень жесткие требования по качеству продукции, и горелый лес китайцы просто не купят.
Лесные пожары были всегда, и задолго до возникновения биологического вида Homo Sapiens. Собственно, как раз от лесных пожаров первобытный человек и смог получить огонь: другого варианта у него просто не могло быть. Другой вопрос, что лесные пожары создают неудобства и угрозы жизни и хозяйственной деятельности людей – и именно и только в этом смысле имеет смысл об этом говорить. Человек не в состоянии нанести ущерба природе – вот себя ущемить или уничтожить он способен.
Есть ли антропогенные причины возникновения лесных пожаров? Безусловно! Это, в первую очередь, неосторожное обращение с огнем в лесу. Люди гуляют по лесу, жгут костры где попало, не гасят огня, и в результате – пожар. Это давняя и одна из самых распространенных причин лесных пожаров.
Вторая (возможно, не менее важная) причина – весенние палы травы. Хотя уже десятки лет об этом говорят (и даже наказывают виновных), но многие тем не менее продолжают выжигать сухую траву на полях и лугах, чтобы «новая трава росла гуще). В сухую погоду при этом вероятность возгорания ближайшего леса весьма высока.
Вместе с тем надо обратить внимание, что бОльшая часть лесных пожаров (никак не менее половины) происходят в тех районах, где промышленной лесозаготовки не ведется или ведется в небольших объемах (Катангский, Киренский, Мамско-Чуйский и др. северные и отдаленные районы). А вот «черные лесорубы» леса не жгут: они их рубят, нередко – вполне хищнически, сплошняком, лесосеку не прибирают, лесовосстановлением не занимаются – но жечь? Жечь свои деньги? Это просто глупо.
Еще одним опасным бредом является требование «запретить экспорт леса» или тем более «запретить заготовку леса». Это крайне безответственное мнение вполне годится к рассмотрению по категории «экстремизм» — насильственное причинение ущерба людям по социально-географическому признаку.
Во-первых, а готовы ли те, кто призывают «запретить рубку леса» из своего кармана платить пособие тем, кто в результате этой бредовой меры потеряют единственные источники своего существования? Разумеется, нет – они даже не представляют, сколько это будет стоить, сколько сотен тысяч людей пострадают от их бредовых прожектов.
Следует иметь в виду, что доля экспорта в объеме лесопродукции вот уже более 10 лет неуклонно снижается. Если в 2007-м на экспорт шло почти четверть (24 процента) всего заготовленного леса, то в 2012-2017 годах на экспорт уходило уже лишь около 10 процентов, а в 2018-м – лишь 8 процентов заготовленной древесины. В абсолютных цифрах это составляет почти 50 млн. кубов в 2007-м и чуть больше 20 млн. кубометров – в 2018-м.
Не является показателем «ущербности» и экспорт круглого леса. Стоит иметь в виду: в мировом экспорте круглого леса первое место делят две страны: Россия и Новая Зеландия (по 12 процентов мирового объема). Но при этом Новую Зеландию никто не упрекает в «недоразвитости», это одна из самых богатых стран мира. И с точки зрения экологии Новая Зеландия является одной из наиболее благополучных стран в мире.
То есть и даже в этой теме мы имеем дело с массой мифов, бредовых выдумок и сущей безграмотности со стороны тех, кто больше всех шумит в общественном медиа-пространстве.
И вот только имея все это в виду, стоит всерьез начинать рассуждать на лесные темы.
***
Первое. Назвать благополучным положение с лесопользованием в России вообще и в Иркутской области в частности, разумеется, нельзя. И лесопользование, и лесовосстановление все еще идут в самом «диком» и беспорядочном варианте, и назвать «грамотным» и «рачительным» такое лесное хозяйство, разумеется, нельзя. По сути, лесопользование в Иркутской области остается все еще на уровне советской эпохи (или эпохи казаков-землепроходцев XVII века, что по сути одно и то же). Лес рубят, щепки летят, потом на месте вырубки он вырастает снова. При таком уровне хозяйствования лесную отрасль не сделать сильной и самодостаточной, и она никогда не станет столь же серьезной частью экономики, какой она является в Финляндии или Германии, США, Канаде или Новой Зеландии. Или даже какой она была в царской Российской империи.
Лесные пожары, безусловно, являются серьезной проблемой. Самое неприятное здесь даже не в том, что погибает какое-то количество делового леса (его как правило все равно не смогли бы заготовить: до половины и более лесных пожаров происходят в районах, где промышленные рубки и без того не ведутся). Гораздо неприятнее то, что лесные пожары зачастую угрожают населенным пунктам, отдельно стоящим постройкам и сооружениям, и могут привести к гибели людей.
Нелегальное лесопользование («черные лесорубы») страшно не столько наносимым ущербом (природным и фискальным), сколько складывающимся вокруг него коррупционно-мафиозным окружением. «Черные лесорубы» как явление порождено чиновниками, являются их «кормовой базой» и неразрывно связаны с растущим государственным регулированием лесопользования. Чем больше государственного регулирования – тем больше коррупции, тем глубже и несокрушимее позиции «черных лесорубов». Общественное мнение этого не понимает, и уповает на «репрессии» в борьбе с «черными лесорубами». Забывая, что всякая борьба с коррупцией ведет лишь к расширению коррупционной области, к росту ставок взяток и вовлечению в коррупционную систему работников правоохранительных органов.
При этом, скажем, в Финляндии практически нет проблемы лесных пожаров. Там в год возникает в пределах десятка очагов возгорания, которые быстро гасятся силами лесовладельцев. Ну и, разумеется, там в принципе нет «черных лесорубов», это просто смешно. Дело в том, что все коммерческие леса в Финляндии находятся в частной собственности (более 60 процентов всего лесофонда), в собственности корпораций-лесопромышленников (до 10 процентов). Около четверти лесофонда Финляндии остается в государственной собственности – это, во-первых, защитные леса, во-вторых – леса заповедные.
Примерно такая же структура лесопользования в Швеции и в США. Иначе построено лесопользование в Канаде: там частных лесов немного (порядка 10 процентов), примерно столько же лесов принадлежат этническим сообществам (племенам индейцев и иннуитов), остальные леса – королевские, то есть в государственной собственности. Но важно то, что управление королевскими лесами находится не в федеральном ведении, а в ведении провинций. И каждая провинция вырабатывает собственное законодательство, собственные нормы и правила, которые весьма различаются друг от друга.
Преобладающая форма лесопользования в Канаде – долгосрочные концессии (от 40 до 100 лет). Разумеется, в ходе действия концессионного договора происходят регулярные (раз в 5-10 лет) проверки выполнения договорных условий. Но, если условия выполняются, концессионер знает, что его лес остается у него, и он вполне смело занимается его обустройством, так как его у него уже никто не отнимет. Полной противоположностью является существующая в России аукционная (конкурсная) система, удобная для разового наполнения бюджета, но заведомо не обеспечивающая ответственного лесопользования (в силу его краткосрочности: вырубил и ушел, а лесовосстановление уже никого не волнует).
***
В силу этого решение проблем леса в Иркутской области реально по двум направлениям:
— Изменения в правовой системе лесопользования, побуждающие участников процесса к ответственному отношению. Идеальным вариантом было бы передать коммерческий лесофонд в частную собственность. Но, поскольку в силу значительных объемов лесофонда и трудностей с его оформлением (во всяком случае в кратчайшие сроки) этот процесс заведомо не быстрый, на сегодня оптимально было бы применять систему долгосрочных лесных концессий.
При этом важнейшим условием должно стать изменение распорядительных функций лесопользования – чтобы решения, касающиеся правового регулирования принимались не на федеральном, а на региональном уровне.
Важно было бы передать защитные леса поселений (в непосредственной близости от населенных пунктов) в ведение муниципалитетов, с правом регулирования и обязанностью поддержания порядка муниципальным органам власти.
— Параллельно и одновременно с правовыми изменениями и опираясь на них необходимо вести работу по формированию общественных структур мониторинга лесной обстановки и защиты леса от пожаров, профилактики лесных пожаров.